Глава 3
Провал агента 008

Когда Айсман разбудил его, был уже конец рабочего дня. Штирлиц
вышел на улицу, вынул пачку «Беломора» и прикурил у часового.
Чеканя шаг, прошла рота эсэсовцев, проехал бронетранспортер, обдав Штирлица брызгами.
«Скоты, — подумал Штирлиц, — нажрались и разъезжают. Вас бы на
фронт, вшей кормить…»
При слове «кормить» Штирлицу захотелось тушенки. Он притушил
папиросу, сунул ее назад в пачку, сплюнул два раза под ноги и
решил сходить в ресторан.
Шагая по вечернему Берлину, Штирлиц думал о разных неприятных
вещах. Во-первых, кончался «Беломор» и его приходилось экономить,
что для Штирлица, не привыкшего себя ограничивать, было
невыносимо. Во-вторых, интересно, какую информацию он может
получить от Евы Браун, и разрешит ли Центр контакт. И, наконец,
радистка Штирлица внезапно заболела и просилась домой, к мужу. Обо всех трех вещах следовало сообщить Центру. А на связь с Центром Штирлиц выходить не любил.
Раздумья Штирлица отвлекла группа молодых разряженных женщин,
которые, громко хихикая, курили на углу и смотрели в его сторону.
«Шлюхи», — подумал Штирлиц.
«Штирлиц», — подумали шлюхи.
— Штирлиц! А не в ресторан ли ты идешь? — спросила одна из них,
кокетливо поправляя прическу.
— Пойдем, — сказал галантный Штирлиц и взял ее под руку.
Американский агент 008, которому обычно поручались самые
трудные дела, был заброшен в Берлин, чтобы выяснить, что так долго
делает в германии русский агент по фамилии Штирлиц, а заодно
попытаться перевербовать его. Агенту такие дела были привычны. На
днях он как раз перевербовал пакистанского шпиона, который работал секретарем дуче в Италии. Штирлиц тоже представлялся агенту легкой добычей. За два дня агент 008 сумел выследить Штирлица и собрать на него настолько обширное досье, что этому позавидовал бы сам Мюллер.
Агент 008 следил за Штирлицем от самого Рейхстага. Когда
Штирлиц вошел со своей дамой в ресторан, агент слез с велосипеда и
прицепил его замком к урне. Всунув швейцару пятидолларовую
бумажку, он закурил гаванскую сигару и вошел в зал. Выбрав столик
около Штирлица, агент сел, положил ноги на стол и щелкнул
пальцами:
— Бармен! Виски с содовой!
Двое гестаповцев около сцены, где высоко подкидывая прелестные
ножки, танцевали канкан, переглянулись.
— По-моему, это американский агент, — шепнул один, — слишком
нахальный. Запиши на всякий случай его фамилию.
Второй, более увлеченный девочками из варьете, чем какими-то
американскими агентами, механически кивнул и заорал:
— Бис!!!
Штирлиц, обняв свою подругу, держал в руке стакан водки и
увлеченно читал ей стихи Баркова в своем переводе. Сидящий рядом
седой генерал пытался явно придуманными рассказами о своих
похождениях на фронте очаровать молодую девушку и временами
заглушал Штирлица. Штирлиц уже несколько раз недовольно поглядел в
его сторону, но из уважения к сединам ругаться не стал.
Агент 008 достал зажигалку, сделал три фотоснимка и прикурил.
— Вот вылезу из окопа на бруствер, — хриплым пьяным голосом
вещал надоевший всем генерал, — а по полю партизаны. Пули вокруг
свищут, а я саблю наголо, ору «Заряжай!» А по мне из пулемета —
тра-та-та…
Громкий хохот подвыпивших эсэсовцев у окна перекрыл его слова.
— Совсем заврался, старый осел!
Генерал оглянулся и понял, что смеются над ним. Он вскочил,
опрокинув стол, и выхватил саблю.
— Это ты, тыловая крыса, меня, боевого генерала…
Сидящие в зале фронтовики, видя, что обижают их генерала,
вскочили и схватились за оружие. Эсэсовцы тоже.
— Господа! Успокойтесь! — вскричал конферансье на сцене. — Мы
все защитники Фюрера и великого Рейха, и в тылу, и на фронте.
Штирлиц, уже вытавщивший из кармана кастет, не смог успокоиться
и излил свой гнев на официанта:
— Почему пиво разбавлено?
— Но ведь вы его даже не попробовали, господин штандартенфюрер!
— Молчать! — и Штирлиц вмазал официанту кастетом. Он не любил
доставать кастет просто так.
Официант перелетел через столик генерала и упал на колени его
дамы. Дама завизжала, как поросенок, из которого хозяин решил
сделать жаркое. Генерал снова вскочил.
— Это ты, тыловая крыса, меня, боевого генерала…
И в ярости схватил официанта и тоже вмазал.
Официант вьехал головой в живот эсэсовцу. Тот согнулся пополам
и заорал:
— Наших бьют!
Его товарищи кинулись на генерала, фронтовики встали на защиту,
и завязалась обычная драка.
Как всегда, Штирлиц был ни при чем. Он спрятал кастет и достал
браунинг с дарственной надписью «Штандартенфюреру СС фон Штирлицу от любимого Фюрера». Заорав «Наших бьют», Штирлиц открыл стрельбу по люстрам. Девочки из варьете с визгом разбежались. Конферансье стащили со сцены и начали топтать ногами. Его визг был еще более душераздирающим, чем у генеральской дамы. До смерти перепуганный оркестр заиграл вдруг «Дунайские волны». Генерал размахивал саблей и кричал:
— Это вы, тыловые крысы, меня, боевого генерала…
Когда у Штирлица кончились патроны, ни одна люстра уже не
светила. Штирлиц закричал:
— Прекратить драку! — и бросился разнимать спорщиков.
Послышался звон разбитой посуды и сдавленный вопль, как будто
кому-то попали по голове бутылкой.
— Полиция! — раздался крик.
Приехавшие полицейские начали с того, что выпустили по обойме
поверх голов дерущихся. Беснующаяся толпа постепенно
успокаивалась. Тех, кто не успокаивался, успокаивали. Зажгли свет.
Затем вышел обер-лейтенант.
— Спокойно! Всем оставаться на своих местах!
И всех забрали.
После этого полицейские и оставшиеся в живых официанты вынесли
трупы. Среди погибших оказался и агент 008. Ему случайно попали по
голове бутылкой из-под шампанского. Так закончил свою карьеру  знаменитый агент.
Всех арестованных погрузили по машинам и развезли по разным
полицейским участкам. Штирлиц и боевой генерал попали в одну
машину. Генерал не унимался:
— Это вы, тыловые крысы, меня, боевого генерала…
— Дайте ему по голове, — равнодушно сказал Штирлиц.
Обер-лейтенант с удовольствием исполнил просьбу. Генерал
изумленно замолчал.
Скоро они подъехали к полицейскому участку.
Штирлица посадили в камеру. Немного походив из угла в угол, он
начал выбивать на стене надпись «Здесь был Штирлиц», но его
прервали.
— Арестованный Штирлиц, на выход.
Хмурый конвоир с перевязанной щекой отвел его в кабинет на
допрос. За столом сидел обрюзгший майор и пил кофе.
— Фамилия?
— Штирлиц.
— Может ты и Штирлиц, а может и не Штирлиц. Кто тебя знает?
Может ты русский шпион?
Штирлиц подошел ближе и сел.
— Слушай, майор, не возникай. Я в гневе страшен.
Майор, не ожидавший такого нахальства, разинул рот. А Штирлиц
издевательским голосом продолжал:
— Ты мне сейчас кофейку обеспечь, а потом позвони моему другу
Мюллеру. А иначе я могу тебе и морду твою свинскую набить…
Штирлиц еще бы долго изголялся, полицию он не любил с детства,
но майор вдруг стукнул кулаком по столу, так что чашечка с кофе
подпрыгнула, и заорал:
— Молчать!!!
— Не ори, — попросил Штирлиц.
— Встать, когда разговариваешь с офицером!
Штирлиц был спокоен, как дохлый лев.
— Я штандартенфюрер СС фон Штирлиц, — по слогам произнес он, —
не люблю, когда в моем присутствии орут всякие мерзавцы. Я требую
кофе и Мюллера. Иначе обьявляю голодовку сроком на двести дней.
Неужели ваша дурная голова не в состоянии понять, что надо
позвонить моему любимому другу детства Мюллеру, и я, наконец,
больше не буду иметь удовольствие видеть вашу гнусную рожу.
Завернув такую блестящую фразу, Штирлиц про себя порадовался и
гордо улыбнулся.
Майор позеленел от злости.
— Молчать!!!
Штирлицу майор совсем перестал нравиться. Он собрался дать
обнаглевшему полицейскому в зубы и дал. Конвоиры бросились к
Штирлицу, но опоздали. Майор ударился о висящий на стене портрет
Фюрера в полный рост. Портрет упал.
Штирлиц, отбросив конвоиров, гневно закричал:
— Оскорблять моего любимого Фюрера! Да я теперь сам не уйду
отсюда, не начистив ваши легавые морды!
С большим трудом разбушевавшегося Штирлица водворили обратно в
камеру. Штирлиц долго буянил, бил каблуками в дверь, ругался на
неизвестном языке, потом немного успокоился и запел:
— Замучен в тяжелой неволе…
Очнувшийся майор нервно почесал в затылке, где от удара о
портрет Фюрера вздулась огромная шишка.
«Чертов Фюрер, теперь месяц болеть будет. Не портрет, а
сплошное недоразумение.»
Майор походил по кабинету.
— Как бы чего не случилось… Мюллер шутить не любит… Что
скажет по этому поводу Кальтенбруннер? Может все-таки позвонить…
На всякий случай…
И он позвонил Мюллеру. Шеф гестапо сказал «Ну, ну» и положил
трубку. Майор, пожелтевший от страха, не знал, куда деваться. Он
ходил из угла в угол, изредко посматривая на злополучный портрет
фюрера и потирая шишку на голове.
Через полчаса приехал сытый и добродушный Мюллер.
— Какой Штирлиц? А, друг моего детства… Так что же вы его
сразу не отпустили?
— Что вы, обергруппенфюрер! А вдруг он русский шпион?
Мюллер загадочно улыбнулся.
Они спустились в подвал к Штирлицу. Майор робко постучал в
закрытую дверь, за которой Штирлиц горлопанил очередную песню.
Штирлиц ответил коротко, тремя словами. Майор долго и униженно
умолял Штирлица извинить его, глупого легавого кретина, и через
полчаса Штирлиц его простил. Он вышел из камеры и, не обращая
внимания на стоящего на коленях майора, сердечно поздоровался с
Мюллером. Старые друзья обнялись. Вспомнили детство. Штирлиц
пожаловался, что его здесь обижали и плохо кормили. Майор от стыда
желал провалиться сквозь землю.
Мюллер и Штирлиц вышли.
— Штирлиц, как же вас угораздило попасть в этот гадюшник?
— Так получилось. Был в ресторане с одной… Ну вы ее не
знаете… Тут вдруг драка, а разве прилично, когда при даме драка?
Полез разнимать. Никогда, дружище, не разнимайте дерущихся.
Неблагодарные скоты!
Голос Штирлица звенел от неподдельного негодования.
«Штирлиц, — улыбался Мюллер, — столько лет живет в Германии, а
до сих пор не научился нормально говорить по-немецки. И откуда
только у него этот ужасный рязанский акцент? Нет, пока Штирлиц
трезв, с ним просто противно разговаривать. Вот когда выпьет, да,
он говорит, как коренной берлинец. Пожалуй, надо выпить.»
— Кстати, Штирлиц…
Они переглянулись.
— Что за вопрос?!
Друзья детства понимали друг друга с полуслова. Мюллер взял
Штирлица под руку, и они направились в ближайший ресторан.